С того времени возлюбленной Лэшера стала Шарлотта, дочь Деборы и амстердамского чародея. Силой она многократно превосходила мать и бабушку и потому сумела использовать дух Лэшера так, как это не удавалось ни одной из ее предшественниц. С его помощью она получила несметное богатство, обрела влияние в обществе и достигла невероятного могущества.
Отцом Шарлотты был Петир ван Абель, один из таинственных и отважных амстердамских магов. Ради блага дочери он последовал за ней в Новый Свет, ибо желал предостеречь свою обожаемую Шарлотту от общения с духами, общения, чреватого злом и опасностью. От собственного отца Шарлотта родила близнецов: дочь Жанну Луизу и сына Петера. В результате союза брата и сестры появилась на свет Анжелика, ставшая матерью Мари-Клодетт.
У моих предков было все: золото, драгоценности, горы монет всех существующих на свете государств. Окружавшая их роскошь превосходила воображение и воистину не поддавалась описанию. Даже революция, грянувшая на Сан-Доминго, не смогла лишить их богатства, ибо благосостояние семьи к тому времени в мизерной степени зависело от собранного урожая и положения на плантации. Львиная доля капитала была размещена в самых надежных местах или вложена в наиболее прибыльные предприятия.
– Твоя мать понятия не имеет, чем она владеет, – сообщила Мари-Клодетт. – И чем больше я об этом думаю, тем яснее понимаю, что просто обязана посвятить во все тонкости тебя.
С этим я не мог не согласиться. Судя по словам бабушки, власть и богатство достались нам благодаря ухищрениям загадочного духа, Лэшера. Именно он убивал тех, кому ведьмы желали смерти, лишал рассудка тех, кого они обрекали на безумие, и открывал своим повелительницам тайны простых смертных, тайны, которые эти несчастные берегли как зеницу ока. С помощью магических чар он мог даже добывать золото и драгоценные камни, хотя подобные подвиги значительно истощали его силы.
По словам бабушки, Лэшер был на редкость преданным и верным созданием, однако довольно своевольным. Для того чтобы управлять им, требовалось немало выдержки и искусства Даже бабушке не всегда удавалось с ним сладить. Об этом свидетельствовало хотя бы то, что в последние годы он откровенно пренебрегал ее обществом и предпочитал проводить время у колыбели крошки Кэтрин.
– Наверное, все дело в том, что сестрица Кэтрин его не видит, – предположил я. – А ему хочется, чтобы она его увидела. Он очень старается и не желает сдаваться. Но, думаю, все его усилия останутся тщетными.
– Неужели это в самом деле так? – покачала головой бабушка. – Поверить не могу, что моя внучка не в состоянии его увидеть.
– Зайдите в детскую и посмотрите сами. Малютка ни разу не остановила на нем взгляд. Она не замечает его даже тогда, когда он является в самой осязаемой своей форме – когда его можно не только увидеть, но даже пощупать.
– О, так ты уже знаешь, что он на это способен.
– Я слышал его шаги на лестнице. И мне известны его проделки. Я видел, как из облачка пара он переходит в твердое состояние, а потом превращается в порыв теплого ветра и исчезает.
– О, ты на редкость наблюдателен, дитя мое, – одобрительно улыбнулась бабушка. – Недаром я так люблю тебя.
Слова эти тронули меня до глубины души, и я поспешил заверить бабушку в своей ответной любви, тем более что это соответствовало истине. Для меня не было на свете существа дороже ее. Сидя у нее на коленях, я пришел к выводу, что пожилые люди зачастую намного привлекательнее молодых.
Дальнейшая жизнь подтвердила правоту моего детского наблюдения. Разумеется, мне доводилось любить и юные создания, упиваться их прелестью, восхищаться их отвагой и безрассудством. Я был всем сердцем привязан к Стелле и Мэри-Бет. Но люди среднего возраста неизменно производили на меня отталкивающее впечатление. Откровенно говоря, я едва выносил их общество.
Позвольте мне заметить, Майкл, что вы являетесь редким исключением из этого правила. Прошу, не надо возражений. Не разрушайте столь обаятельного наваждения. Воздержусь от банального заявления, что в душе вы остались ребенком. Но в вас, несомненно, есть очаровательная детская доверчивость, непосредственность и доброта. Подчас это влечет меня к вам, подчас едва не сводит с ума. Признаюсь, вы остаетесь для меня загадкой. Подобно большинству людей, в чьих жилах течет ирландская кровь, вы не сомневаетесь в реальности сверхъестественного. Но в то же время вам словно и дела нет до таинственных явлений, которые вас окружают. Вы предпочитаете рассуждать о деревянных стропилах, брусьях и штукатурке.
Но довольно об этом. Помните лишь, что сейчас многое зависит от вас. Позвольте мне вернуться к Мари-Клодетт и ее захватывающим рассказам о нашем семейном привидении.
– У него два голоса, – как-то поведала она. – Один беззвучен и раздается лишь у нас в головах. С его помощью он передает свои мысли. Другой его голос способны услышать те, кто наделен особой восприимчивостью. А иногда, если он звучит отчетливо и громко, его может слышать всякий. Но такое случается редко, ибо требует от призрака большого напряжения. А откуда, как ты полагаешь, он черпает энергию? От нас – от меня, от твоей матери и, возможно, даже от тебя. Не случайно, когда ты бываешь со мной, он постоянно вертится поблизости. И я вижу, как ты на него смотришь. Что до его беззвучного голоса, – продолжала бабушка, – то, верь моему слову, вскоре он чертовски тебе надоест. Если, конечно, ты не найдешь способ от него защититься.
– А как защищаетесь вы сами? – осведомился я.
– Разве ты до сих пор не догадался? – пожала плечами бабушка. – Что ж, давай проверим, насколько ты сообразителен. Ведь рядом со мной он приобретает видимое обличье, не так ли? Он собирает в кулак всю свою волю и энергию и на несколько драгоценных мгновений предстает в образе красавца мужчины. Затем, обессиленный, исчезает. Как по-твоему, зачем он прикладывает столько стараний? Не проще ли было проникнуть в мое сознание и прошептать: «Бедная моя старушка, я никогда тебя не забуду?»
– Он хочет стать видимым, – предположил я. – Это тешит его самолюбие.
По лицу бабушки скользнула довольная улыбка.
– И да, и нет. Так и быть, открою тебе эту загадку. Во время визитов ко мне ему приходится принимать видимое обличье по одной простой причине. Как тебе известно, днем и ночью я окружаю себя музыкой. Для того чтобы проникнуть сквозь эту завесу, ему необходимо использовать все свои возможности и обрести человеческий облик и человеческий голос. Только так ему удается заглушить навязчивый ритм, который ежесекундно отвлекает и зачаровывает его.
Несмотря ни на что, он любит музыку, – продолжала свои пояснения бабушка– Но музыка имеет над ним неодолимую власть. Наверное, тебе известны истории о диких зверях или героях древности, с которыми происходило нечто подобное. Пока мой оркестр играет, он не может докучать мне, проникать в мои мысли. Он вынужден подходить и касаться моего плеча.
Теперь настал мой черед расплыться в довольной улыбке. Меня позабавил тот факт, что в каком-то смысле мы с духом оказались товарищами по несчастью. Мне тоже приходилось отчаянно напрягаться, чтобы сквозь шум и грохот оркестра уловить смысл бабушкиных историй. Но для Лэшера подобное напряжение сил означало существование. Когда духи расслабляются, они себя не ощущают.
Кстати, на этот счет у меня имеется множество соображений. Однако рассказать предстоит еще слишком многое, а я уже ощущаю усталость.
Так что позвольте мне продолжить.
На чем я остановился? Ах да, на власти, которую, по словам бабушки, имела над духом музыка. Вы уже поняли, что бабушка постоянно окружала себя музыкантами, дабы вынудить Лэшера взять на себя труд сделаться видимым.
– А он знает, зачем вам музыка? – поинтересовался я.
– И да, и нет, – последовал ответ. – Он частенько умоляет меня прекратить назойливый шум. Но я всякий раз отвечаю, что это невозможно. Тогда он подходит и целует мне руку, а я смотрю на него. Ты прав, мой мальчик, ему не чуждо тщеславие. Он будет принимать видимое обличье вновь и вновь лишь для того, чтобы убедиться в неизменности моей симпатии по отношению к нему. Сам он давно меня не любит и во мне не нуждается. Однако в сердце его по-прежнему есть для меня место. Это все, на что я могу рассчитывать теперь. Но, увы, для меня этого слишком мало.